gohr5

Гигантский авиалайнер, проглотивший по меньшей мере три с половиной сотни пассажиров вместе со скарбом, монотонно гудел всеми своими четырьмя двигателями, навевая покой и дремоту. За два часа после вылета из аэропорта Шереметьево все уже достаточно освоились в полёте и занимались кто во что горазд, лишь бы убить время. По телевизору непрерывно крутили лихие боевики вперемежку с рекламными роликами – салон относился к категории «люкс», и соседями Ракитина были крупные бизнесмены, дипломаты и просто очень богатые люди всевозможных национальностей и рас. Соотечественники, в основном, толпились возле бара и накачивались всем что горит надолго вперёд, благо напитки здесь также выдавались бесплатно. Рейс Москва – Токио был прямым, беспосадочным, выполнялся ночью, трасса пролегала на высоте чёрт-те скольких тысяч метров, поэтому в иллюминаторе были видны только звёзды, посиневшие от обычного для этих высот лютого мороза. Саша выпросил у миниатюрной стюардессы русско-японский разговорник, сначала внимательно его изучал, потом стал просто листать, и наконец, его сморил сон.

Токио начала марта встретил Ракитина промозглой сыростью и порывистым ветром. Он проспал в самолёте почти до самой посадки и теперь, спустившись по трапу на мокрый бетон, ёжился от холода в ожидании, когда остальные пассажиры выберутся наружу, чтобы вместе со всеми пройти в здание аэропорта.

К самолёту бесшумно подкатила новенькая хонда. Из неё вылез худощавый мужчина выше среднего японского роста со сложенным зонтом в руке и стал рыскать глазами по непрерывно увеличивающейся толпе.

«Кто-то из нас здесь очень важный, – отметил про себя Саша и снова повернулся к трапам наблюдать за нескончаемой процессией, выползающей из входных люков лайнера. – Сколько же народу туда вместилось!»

– Господин Ракитин! – услышал он сзади.

Японец, приехавший на хонде, приветственно махал ему свободной рукой и жестами просил подойти ближе. Когда Саша выкарабкался из толпы, мужчина ухватил его за рукав и, держа над ним раскрытый зонт, повёл к машине. Ракитин нырнул в предупредительно открытую дверь и плюхнулся на заднее сиденье, отчего хонда заметно присела. Провожатый сел рядом, и они сразу тронулись.

– Меня зовут Ихара, – представился японец. – Я буду вашим гидом. Вы можете обращаться ко мне со всеми вопросами. Это – сотовый телефон, возьмите его и носите с собой. Для связи со мной в любое время и из любого места достаточно нажать вот эту кнопку. Сейчас вас отвезут в гостиницу, где вы отдохнёте после дороги. В номере вы найдёте всё необходимое. Я навещу вас в семь вечера. Вам нужно перевести свои часы на шесть часов вперёд – такая разница во времени между Москвой и Токио. Сейчас там четыре часа утра, а здесь – десять. С помощью этого же телефона вы имеете возможность звонить куда угодно, например, домой. Все разговоры вам оплачиваются. Гостиница тоже оплачена на неделю вперёд, но при необходимости этот срок будет продлён. Кроме того, вам положены наличные деньги из расчёта одной тысячи долларов в день, но, конечно, в японской валюте. Возьмите их. Здесь сумма на неделю. Отчитываться за расходы не нужно.

Пограничный и таможенный контроль на выезде с территории аэродрома свёлся к проверке паспорта, просунутого Ракитиным через опущенное боковое стекло и немедленно возвращённого ему тем же путём. «Дипломату», лежавшему у Саши на коленях, – а другого багажа у него не было – с японской таможней познакомиться так и не удалось. Потом были сорок минут бешеной гонки по великолепному, но уж очень извилистому шоссе. Машина то и дело ныряла в освещённые люминесцентными лампами туннели, вспархивала на высокие мосты и, наконец, остановилась у высоченного здания пятизвёздочного отеля.

* * *

Номер, отведённый Ракитину, потрясал не то чтобы своим великолепием – никакой вычурности, показной роскоши в нём не было, – а именно продуманностью в создании уютного и максимально удобного для человека жилья, пусть даже и временного. В течение добрых двух часов он с восторженным любопытством дикаря разглядывал и испытывал в действии многочисленные автоматические устройства, которыми были напичканы его апартаменты и которые в своей совокупности делали – ну просто всё, что только могло прийти на ум, а может и больше, что на ум не приходило и потому не было проверено. Предсказание Шульги подтверждалось: шахматистов принимали здесь по высшему разряду.

Добравшись в своих исследованиях до бара, Саша распахнул дверцу и обмер от изумления. Подобного разнообразия в напитках, причём, в таком колоссальном количестве он никогда раньше не видывал! Вот что, оказывается, подразумевал Ихара под всем необходимым! Неужели и в других номерах творится такое? Хотя, вряд ли. Это же он сам, шутки ради, недавно насмерть перепугал японцев в своём родном городе, пригрозив проявить жуткую привередливость при выборе спиртного! А они, как теперь стало понятно, восприняли его всерьёз!

Раздался стук в дверь.

– Войдите, – крикнул Ракитин и захлопнул бар.

В комнату вкатилась двухэтажная тележка, за которой следовал маленький японец в куртке невероятного покроя с блестящими пуговицами в четыре ряда и совершенно фантастическом головном уборе. Но гораздо большее впечатление производило то, что он толкал перед собой. Оба этажа тележки были плотно заставлены позвякивающими при движении бутылками, графинами и колбами всяческих размеров и фасонов, а также стоящими рядом с ними рюмками и фужерами. Но полную завершённость этому ансамблю придавал обыкновенный гранёный стакан – самый родной предмет для простой русской души, хотя от своего захватанного и мутного российского собрата он отличался необыкновенной чистотой и, кажется, был изготовлен из хрусталя.

– Да вы что, совсем охренели со своим спиртным?!! – взревел Ракитин, обретя, наконец, дар речи. – Убирайся вон!!!

Он вытолкал японца за дверь, после чего, немного успокоившись, продолжил осмотр номера.

Через пятнадцать минут стук в дверь повторился. На пороге стоял тот же японец с тележкой, на которой уже были совсем другие напитки. Ракитин со стоном опустился в кресло, утонув в нём почти до самого пола.

– Заходи, ненормальный, – махнул он рукой.

Японец быстренько вкатил свою тележку и стал проворно перемещать её содержимое на обеденный стол. Покончив с этим, он вежливо улыбнулся и поклонился.

– Открой что-нибудь, вот это, например, – Саша наугад ткнул пальцем в квадратную бутылку с крепчайшим ямайским ромом, – и налей стакан. Полный! Вот так! Теперь бери и пей! Пей, я сказал!! До дна!!!

Несчастный японец с большим трудом, сопя и задыхаясь, выполнил приказание и ошалелыми глазами смотрел на Ракитина.

– А теперь скажи, дружок, зачем ты всё это приволок? – усталым голосом спросил Саша.

– Вам ничего не нравится, и если вы что-нибудь не попробуете, меня накажут! – залопотал тот.

– Ах, вот как!!! – загремел Ракитин, с трудом высвобождаясь из мягких объятий японской мебели. – Значит, нашли крайнего! Тебя!! Какие скоты!!!

– Мне поручили ухаживать... только за вами... освободили от другой работы... – уже начинающим заплетаться языком кое-как объяснил японец.

– А раз поручили ухаживать, то забери всю эту отраву и принеси чего-нибудь пожрать, – распорядился Ракитин.

Ответа не последовало. Маленький японец спал, свернувшись клубочком на полу.

– Эх ты, бедолага, – пробормотал Саша. – Не такая уж, видно, сладкая жизнь в вашей Стране Восходящего Солнца. У нас бы жил хоть и в дерьме, но гордо и свободно. И пить бы тебя научили как следует, а то ведь совсем хлипкий! Я тоже хорош! Так человека и угробить недолго...

Он взял японца на руки, отнёс в спальню и уложил на кровать, предварительно освободив его от нелепого наряда. Затем подошёл к внутреннему телефону и снял трубку.

– Ваш человек у меня, не ищите. Он будет занят до вечера, – Саша повернулся к спящему и с сомнением покачал головой, – а может быть, до завтрашнего утра. Потом дадите ему отгул.

Бросив трубку на место, он вернулся к столу, выбрал бутылку с ярко-красной жидкостью и сделал прямо из горлышка три мощных глотка. Потом задумался, обвёл глазами густо заставленный посудой стол, засучил рукава и принялся за работу. Ракитин начал делать то, что никогда не позволил бы себе ни один нормальный русский мужик, и за что на родине его ожидала бы всеобщая ненависть и презрение трудящихся. Он отыскал в одной из комнат своего необъятного номера огромную цветочную вазу, выдернул торчавший оттуда веник и стал сливать в неё поочерёдно половину содержимого каждой из стоявших на столе бутылок. Затем аккуратно вылил вазу в унитаз, сполоснул её под душем и воткнул веник обратно. Сократив таким преступным способом запасы спиртного, Саша подошёл к кровати, скинул ботинки и улёгся рядом с японцем. Через минуту он крепко спал.

* * *

Два часа сна и последовавшие за ним десятиминутная гимнастика и контрастный душ полностью избавили Сашу от сохранявшегося в ушах надоедливого шума авиационных моторов и связанной с полётом усталости, который он перенёс, всё-таки, неважно. В голове снова появилось приятное жжение, свидетельствующее о прекрасном самочувствии. Единственное что его беспокоило – отчаянное чувство голода, так как последний раз он ел ещё в самолёте. На маленького японца надежды было мало, вернее – совсем никакой: он дрых в прежнем положении. Да и поберечь следовало паренька от его свирепого начальства.

Ракитин нажал кнопку, отключающую в номере все телефоны, вышел в коридор, нажал ещё одну кнопку, в результате чего на двери замигала красная надпись на английском языке: «Не беспокоить», и направился к лифту. Потом остановился, вернулся назад и запер дверь номера на ключ.

В ресторане народу было мало, и Саша выбрал свободный столик в углу зала. Меню почему-то оказалось написанным только по-японски, а искать или просить у официанта другое было лень. Поэтому при заказе блюд он просто показывал на строчки с наиболее красивыми иероглифами, будучи твёрдо уверенным, что между красотой обозначения и качеством самого кушанья должна существовать прямая пропорциональная зависимость. Выполнять заказ Ракитина официант явно не спешил, мало того, стал накрывать соседний большой стол, за которым ещё никто не сидел. С каждым его рейсом на кухню количество тарелок, чашек и всякой другой посуды на нём заметно увеличивалось. От блюд распространялись приятные запахи, вызывавшие у Саши спазмы в желудке.

«Всё-таки они садисты! – думал он, глядя на эти приготовления. – Устроить такую пытку для голодного человека!»

Когда соседний стол стал, что называется, ломиться от яств, Ракитин решил было поторопить официанта, но тот вдруг сам подошёл к нему и с уже привычными поклонами и улыбками пригласил пересесть за только что накрытый стол. Оказывается, весь этот кошмар предназначался для одного человека – именно для него, и он сам его сотворил!

Саша не стал особо разбираться в том, что же ему подали, а с голодухи подчищал все блюда подряд с неимоверной скоростью. Содержимое одной тарелки, правда, вызвало у него небольшое замешательство. На дне лежали – ну самые настоящие дождевые черви: длинные, толстые и скользкие! Хорошо хоть не расползались! Саша осторожно куснул одного их них, почмокал, и принялся уплетать за обе щеки.

Когда на столе остались одни огрызки, появился официант и некоторое время задумчиво, без улыбки смотрел на произведённое Сашей опустошение. Принять деньги за обед он категорически отказался, кое-как объяснив, что всё это уже оплачено.

* * *

У дверей номера Ракитина ожидал гид, встречавший его утром на аэродроме. В руке он держал завёрнутую в бумажку литровую бутылку, в которой Саша без труда распознал всемирно известную «Московскую».

«И этот туда же, – подумал он беззлобно, ибо пребывал в благодушном состоянии после сытного обеда. – Смотри, друг Ихара, только сунься с ней – заставлю высосать всю до дна. Вы меня надолго запомните!»

– Я должен ввести вас в курс дела, – сразу объявил гид.

– Прошу! – Ракитин отомкнул дверь и пропустил гостя вперёд.

Трудно сказать, какие мысли пронеслись у того в мозгу при виде груды полупустых бутылок на столе, так как нравы и традиции японцев, всё-таки, сильно отличаются от русских, а воспитание с детства приучает управлять своими чувствами. Но когда Саша заглянул в спальню и, убедившись, что маленький японец по-прежнему спит, осторожно прикрыл дверь, гид не выдержал.

– Я вижу, вы здесь времени не теряете, – констатировал он то ли с восхищением, то ли с осуждением – Ракитину не хотелось разбираться в подобных тонкостях. – Как вообще вы себя чувствуете? Вам завтра предстоит игра. Вы сейчас в состоянии разговаривать?

– А я всегда в состоянии делать всё, что мне нужно: и играть, и болтать, и на двух руках стоять, – беззаботно пропел Саша. – Хотите покажу?

Недолго думая, он наклонился вперёд и выжал стойку, которая на полный желудок удалась не так легко, как обычно. Постояв вверх ногами пять-семь секунд неподвижно, Саша поаплодировал себе подошвами ботинок и прыжком принял нормальное положение. После этого он подошёл к столу, нашёл бутылку, оставшуюся недопитой с прошлого раза и заполненную больше чем наполовину, взболтал её содержимое и вылил себе в рот всё без остатка. Возвратив пустую бутылку на место и вытерев губы рукавом, он икнул и победно посмотрел на гида.

Японца, несмотря на всё его самообладание, увиденное повергло в глубокий шок, граничащий с умопомрачением. Ну откуда он мог знать, что стоящий перед ним русский битюг, вливший в себя за день, если судить по количеству откупоренных бутылок, ведро водки, и сейчас, при нём, запросто проглотивший двойную суточную дозу нормального человека, на самом деле за все свои без малого тридцать лет не попробовал ни капли спиртного, не знает даже вкуса пива? А в только что допитой бутылке находился любимый Сашин клюквенный морс, который налила заботливая жена, собирая ему по старинному русскому обычаю узелок на дорожку. И какое мнение мог составить он о Ракитине, если бы обнаружил в спальне не то что развесёлую и разнузданную красотку, а и вовсе существо мужского пола? Конечно, Саша просто не пустил бы его туда, хотя бы потому, что не желал создавать лишних проблем никому из троих, включая своего опекуна. И все его выкрутасы объяснялись исключительно желанием помочь маленькому японцу выбраться из ситуации, в которую тот попал по его, Сашиному, недомыслию.

– Так что вы имеете мне сказать? – поинтересовался Ракитин, когда они с гидом перешли в кабинет. Сделать это нужно было уже потому, что гостиная всё больше становилась похожа на свинарник. Бутылку «Московской» японец благоразумно оставил в прихожей.

– Я уполномочен объявить условия вашей игры с транспьютером, – официальным тоном провозгласил японец.

«Вот как они его назвали! – подумал Ракитин. – Я такого слова и не слышал».

– Вы сыграете против него три партии. За выигрыш или ничью хотя бы в одной из них вы получите один миллион долларов, свободный от наших налогов. При проигрыше вы не получите ничего. Разумеется, деньги, которые вам уже выданы, никто назад не заберёт, и все наши обязательства, касающиеся вашего пребывания здесь и обратного выезда, остаются в силе в любом случае.

– Приятно слышать, что вы держите слово, – искренне признался Ракитин. – В наше время это встречается всё реже. Значит, если я выиграю все три партии, то получу три миллиона?

– Нет, больше миллиона вы не получите.

– Что-то непонятно. Если я, скажем, выиграю первую партию, зачем нужно играть две оставшиеся? Давайте свой, вернее, уже мой миллион и – до свидания!

– Деньги вы сможете получить только после третьей партии!

– Тогда в двух оставшихся я просто сдамся перед первым ходом! Кто мне запретит?

– Нет, вы должны играть все партии в полную силу. Если судьи посчитают, что вы от-лы-ни-ва-е-те, – трудное слово гид произнёс по складам, – вас дисквалифицируют и лишат выигрыша.

– Э, братцы-японцы, не так-то вы просты, как хотите показаться! – Ракитин понял подвох. – Ваши судьи найдут массу причин, лишь бы сохранить деньги!

– Судьи не наши. Я хочу сказать, что не все из них японцы. Есть представители из других стран.

– А кто этим представителям платит за судейство? Вы! Стало быть, все они – ваши! В данном случае национальность, подданство большого значения не имеет. Вы же сами это прекрасно понимаете. Назовите мне хотя бы одного шахматиста, который уехал от вас с миллионом в кармане!

– Такого человека, действительно, нет. Но не потому что его засудили, просто никто ещё ни разу не победил транспьютер и даже не сыграл с ним вничью. Я полагаю, что это вообще невозможно, поэтому наш спор не имеет практического смысла. Вам просто вместо одной попытки предоставляются три, но все они одинаково безнадёжны. Извините, господин Ракитин, за то, что говорю неприятные для вас вещи, но я хочу быть честным!

Сделав вид, что желает хлебнуть очередную порцию горючего, Ракитин вышел из кабинета и ещё раз проведал маленького японца. Тот уже свернулся в свой клубочек, но до пробуждения ему было ещё очень далеко.

– Давайте сойдёмся на следующих условиях, – предложил Ракитин, вернувшись в кабинет. – Вы платите по миллиону за каждый мой выигрыш и по полмиллиона за ничью. Тогда у меня появится реальный стимул играть каждую партию в полную силу. И ещё договоримся, что не будет никаких присуждений – ни по позиции, ни по варианту. Функции судей ограничиваются контролем времени и выполнения правил ФИДЕ. По моим сведениям, Япония является членом Федерации, так что для вас это даже обязательно. Как видите, я с вами тоже абсолютно честен.

– Вы слишком многого хотите, – промямлил гид.– Мне нужно проконсультироваться. Лично я мог бы пообещать вам хоть сто миллионов и согласиться на любые условия, потому что у вас всё равно нет никаких шансов.

* * *

Маленький японец пробудился лишь наутро. Саша полагал, что бедняга весь день будет изнывать от тяжёлого похмелья, видя, чего стоило ему сползти с кровати, и с каким трудом он облачался в свою одежду. Но Япония, всё-таки, – очень удивительная страна! Едва одевшись, японец уселся на пол и стал демонстрировать довольно странную пантомиму: замирал с отрешённым взглядом в какой-нибудь необычной позе, затем, словно встрепенувшись, мгновенно переходил к следующей и снова замирал. Через пятнадцать минут он закончил свои таинственные манипуляции и неожиданно, каким-то чудесным образом превратился из трясущегося, полумёртвого старика в бодрого и жизнерадостного юношу. Собрав со стола «недопитые» бутылки, он выкатил свою тележку, на прощание одарив Ракитина сияющей улыбкой. О сотне долларов, лежащей в потайном кармане его мундира, маленький японец ещё не знал.

У Саши с утра тоже было тягостное настроение. То ли плохо спалось на новом месте, то ли неблагоприятно сказалась резкая перемена обстановки, но сегодня его ничего не радовало, в том числе и привычное жжение в мозгу, как бы говорившее: «Я здесь, поэтому нечего хандрить, ты – в полном порядке!» Позавтракал он по обыкновению плотно, но без аппетита, бесцельно побродил по гостинице, вернулся в номер и, снова улёгшись на кровать, стал листать русско-японский разговорник.

Гид Ихара приехал в десять часов. Начало игры было назначено на два, но до неё ещё предстояла встреча с неким боссом для окончательно согласования и подписания условий проведения матча.

Собираясь в путь, Ракитин то и дело ловил на себе пристальный взгляд японца. Вчера вечером тот уходил от него с настолько потерянным видом, что Саша засомневался, не переборщил ли он со своими театральными эффектами, и, желая немного приободрить гостя и показать, что не всё так уж плохо, он как бы невзначай распахнул бар. Но вид огромного количества нетронутых бутылок вместо того, чтобы внушить японцу мысль о достаточной стойкости и благоразумии хозяина, вызвал прямо противоположную реакцию. Голова японца непроизвольно откинулась назад, как от прямого удара в подбородок, глаза округлились. Кто-нибудь может себе представить, чтобы у японца – японца! – округлились глаза?! Позабыв обо всём на свете, даже о своём невручённом презенте – бутылке «Московской», которая так и осталась в прихожей, он выскочил из номера в полной уверенности, что всё происходившее до сих пор было лишь прелюдией, преамбулой, репетицией, и только сейчас начнётся настоящее действо – пиршество, оргия, шабаш – то, на что жутко смотреть, что невозможно себе представить, и которое будет продолжаться всю ночь! Но разве этот молодой гигант, кем бы он ни был, сделан не из таких же костей и мяса, что и все остальные люди? Значит, не может это пройти для него совершенно бесследно! И сегодня гид всматривался в глаза Ракитина с внимательностью судьи на боксёрском ринге, не имеющего права прозевать момент нокдауна.

Саша видел, что Ихара всё ещё чем-то обеспокоен, находится как бы не в своей тарелке, поэтому теперь, когда за маленького японца уже можно было не волноваться, он решил покаяться во вчерашних прегрешениях и вместе с гидом посмеяться над своей – пусть неудачной – шуткой. В конце концов, японец не сделал Ракитину ничего плохого и был ему даже симпатичен.

– Ну вот, уважаемый Ихара, – дружелюбным тоном заговорил Саша, – я готов, можем ехать. По дороге я вам кое в чём признаюсь, расскажу о вчерашнем... Что такое?!

Гид смотрел на него с выражением неподдельного страха. А может, не на него, а куда-то ему за спину – поди разбери этих японцев! Ракитин на всякий случай оглянулся, но ничего ужасного сзади не обнаружил.

– Я не знал... что вы... мо... жете... – заикаясь и останавливаясь на полуслове залепетал Ихара, но, так и не справившись с волнением, смолк окончательно.

Саша внимательно посмотрел на него, пожал плечами и направился к выходу. Гид последовал за ним.

В машине Ихара сжался на краю сиденья и промолчал всю дорогу.

«Горный хрусталь»:

Глава 5